Выставка Елены Филаретовой в ММОМА предлагает новый формат, сформулированный куратором Борисом Бернаскони: это не просто экспозиция, которая призвана познакомить с работами художника, а настоящий НИИ в пространстве музея. Студенты Школы Дизайна НИУ ВШЭ и зрители делают объектом изучения жизнь и творчество Елены Филаретовой — в то время как сама художница исследует свои личные границы
Фото
mmoma
Ваш первый музейный проект называется «НИИ Филаретова». Почему именно НИИ, научно-исследовательский институт?
ЕЛЕНА ФИЛАРЕТОВА: Название — идея куратора выставки, архитектора Бориса Бернаскони. Помню, как он позвонил мне и сказал: «Лена, мы будем тебя исследовать». Честно сказать, я тогда испугалась. Вообще наш НИИ подразумевает собой исследование меня как художника и меня как личности. В течение целого месяца я нахожусь в музее и создаю там масштабную работу из 360 маленьких холстов — рефлексию своего состояния, того, что происходит со мной здесь и сейчас. А в это время студенты, которых пригласил Борис, исследуют материалы, которые я предоставила. Их очень много, начиная от детских фотографий и заканчивая текстами о каких-то личных вещах: про плохое зрение, про то, что я боюсь собак… И результатом такой коллаборации станет множество арт-проектов разного направления.
БОРИС БЕРНАСКОНИ: Концепция проекта — НИИ как платформа для коллаборации, инструмент создания новых объектов совместно с художником. Объекты исследования — это одновременно художник, его работы и вообще все поле современного искусства. В новом мире информационного мусора очень важно иметь инструмент, который помогает контролировать, анализировать информационные потоки, и в руках правильного художника концепция, предложенная нами, может стать таким инструментом. Важно, что институт реализован в физической реальности: это настоящий исследовательский офис для создания контента и объектов, расположенный в пространстве музея; коммуникационная база, при помощи которой различные участники, в том числе и зритель, коллаборируют с Еленой. На обычной выставке зритель может только смотреть, там нет обратной связи. НИИ эту обратную связь дает. И также это способ коммуникации художника с другими участниками, некий ассистент в этом вопросе.
Фото
mmoma
Верно ли будет сказать, что такой инструмент, как НИИ, может быть использован любым художником? И почему именно Елена стала объектом изучения первого такого института?
Е.Ф. Почему именно я? Думаю, потому что мне очень страшно: я этого боялась, и меня это настигло для того, чтобы я переступила через свои страхи. Я довольно закрытый человек и боюсь показывать свою жизнь, не выношу быт на публику. Но в то же время чувствую, что как будто бы себя в чем-то ограничиваю, и мне нравится переходить границу того, что я себе позволяю. Так что, когда Борис предложил мне концепцию проекта, я поняла, что это уникальный шанс для меня лично сделать что-то новое, даже если работа будет идти через силу, с нервами. Я всегда стараюсь перебороть себя и сказать «да», когда жизнь мне подбрасывает такие эксперименты.
Б.Б. Елена как первый художник, использующий концепцию НИИ, — во многом случайность, как и все в нашей жизни. То есть, отвечая на первый вопрос: этим инструментом могут пользоваться, конечно, многие, но тем не менее не все. В данном случае важно, что в творчестве Елены главным является мотив недосказанности, неопределенности, а значит, оно открывает широкое поле для научно-исследовательской деятельности.
Фото
mmoma
Елена, расскажите подробнее о предмете вашего исследования.
Е.Ф. Мне интересна такая тема, как визуальная парейдолия — процесс, за который отвечает маленькая веретенообразная извилина в нашем мозге. Благодаря ей за какие-то доли секунды, без фокусировки, из неструктурированного пятна мы можем достроить лицо человека или образ животного. Это такая базовая оборонительная и социальная функция, сформировавшаяся, когда древние люди, охотясь, должны были боковым зрением увидеть, кто прячется в условных кустах — соратник, враг или добыча, — чтобы успеть среагировать. Такие работы я и создаю — на грани считывания. Иначе говоря, в центре моего исследования — восприятие зрителя: я создаю не картинки, а поле для индивидуальных интерпретаций.
Фото
mmoma
Что было сначала: вы узнали о феномене парейдолии и начали с ним работать — или наоборот?
Е.Ф. Все началось с того, что в 2017 году я сняла мастерскую на Кожевенной, 34 в Петербурге: сейчас там Севкабель Порт, а тогда в моем распоряжении было до смешного маленькое пространство со стулом, зеркалом и лампочкой над столом. Из этой ограниченности появилась идея просто приходить каждый день, садиться, смотреть в зеркало и рисовать автопортреты. Не было смысла делать детализацию: черты лица не меняются так быстро, так что задача стояла другая — передать эмоцию, мое состояние на данный момент, вот именно в этот день.
Потом я перерисовала всех своих друзей, всех знакомых, знакомых знакомых — эти работы сейчас можно увидеть на первом этаже в ММОМА. Так вот, ни на одном портрете нет прорисовки, черт лица как таковых — поэтому, когда ко мне в студию однажды зашел мой приятель и начал, указывая на картины, говорить: «Слушай, ну это же Маша. А это Вася, а вот это ведь Петя!», я не могла поверить. Я сама удивилась, что смогла добиться поставленной задачи и передать сходство через смазанные пятна. И вот в этот момент я узнала о феномене парейдолии.
Фото
mmoma
Фото
mmoma
То, что вы в дальнейшем узнавали о парейдолии, повлияло на вашу работу?
Е.Ф. Конечно! Я пошла дальше: после серии «Портреты» у меня было еще несколько серий, где я изображала фигуры людей, но, например, в последних работах, «Лес», фигуры стали еще менее четкими, зато появился цвет, и теперь стало еще интереснее: зритель, зная мой метод, сам достраивает образ. Например, мне говорят: «Смотри, там же глаза» — и показывают мне их на картине. Я точно знаю, что не рисовала их сознательно, но, приглядевшись, понимаю: точно, они там есть!
Фото
mmoma
Научные методы исследования мира и художественные связаны или существуют параллельно?
Е.Ф. Конечно, все методы исследования связаны. И я думаю, что коллаборации, которые уже представлены на выставке, и те, которые будут появляться в течение работы НИИ, покажут эту связь. В списке работ студентов, которые участвуют в нашей творческой коллаборации, уже есть проекты, которые определенно можно отнести к сайенс-арту. Например, они обучили нейронную сеть, которая на основе фотографии зрителя буквально за три секунды создает работу в стиле моих живописных полотен. И это настолько точно, что я сама удивлена. Одна студентка сделала проект на грани с психологией: она проинтервьюировала своего парня и в формате диалога на нескольких страницах записала, что ему близко в моем творчестве, что пугает. Очень открытый разговор, который меня поразил.
Еще интересная история — шоры, заслонки из матового пластика, которые позволяют сосредоточиться на какой-то одной работе на выставке, не отвлекаясь на визуальный шум. Их может использовать и зритель, и я сама. В этом и суть НИИ: идеи, которые возникли в головах у студентов, я даже не могла себе представить, просто не додумалась бы до такого. Но тем не менее все они основаны на исследовании Елены Филаретовой, меня самой.
Фото
mmoma
Насколько вообще велика исследовательская функция искусства?
Е.Ф. Буквально вчера я думала об этом. Мне кажется, это вообще главная функция искусства: каждый художник берет какую-то тему, идею, исследует ее и представляет в своих работах результат исследования, который мы, зрители, можем увидеть и получить таким образом новую информацию.
Фото
mmoma
Анисимова Нина
Источник
