Чтобы оставаться уникальным, нужно иметь смелость «сражаться» и двигаться вперед, уверен художник Евгений Макеев, продолжатель славной династии, сын заслуженного художника России Евгения Макеева. О своем становлении в области монументальной живописи, творческих поисках и победах Евгений рассказал в интервью DESIGN TIME.
— Евгений, продолжать семейные традиции в профессии всегда непросто. Когда решили, что будете заниматься творчеством, в детстве или уже в более осознанном возрасте?
— Изначально я не хотел быть художником. Как раз-таки был очень сильный протест — родители-то художники. Уже обучаясь в художественном училище, я понял, что хочу связать свою жизнь с творчеством. В тот период меня потрясла история жизни Микеланджело, причем настолько сильно, что я «загорелся» монументалкой. Идея про подвиг художника, что один человек может сделать что-то грандиозное, что потом останется на века, меня очень впечатлила. Уже с третьего курса я в шутку стал говорить, что поеду поступать в Питер, потому что на сегодняшний день там находятся лучшие учебные заведения страны именно для художников, та база, которая может захватить разные направления. Например, в академии Репина преемственность глобальная, которую можно от самого Брюллова отследить.
«… Когда говорят, что творчество — это про свободу, я отвечаю, что это все — лирика. Особенно когда ты занимаешься монументалкой, сотрудничаешь со строителями. Архитектура — это всегда жестко»
В итоге в 2012 году я окончил Владивостокское художественное училище (сейчас это колледж), а в 2013 году поступил в Российскую академию художеств имени Репина в Санкт-Петербурге, где и сбылась моя мечта о монументалке. Было непросто, там дикий конкурс среди абитуриентов, некоторые по семь лет поступают. У меня это получилось со второго раза. В 2015–2019 годах учился в мастерской народного художника Александра Быстрова, одного из лучших в стране в своей области. Учеба была очень жесткая, времени на какие-то «пробы пера», собственные проекты практически не оставалось.
Студенты там буквально с ума сходят из-за напряжения. Плюс я учился в монументальной мастерской, там не забалуешь, обстановка практически как в армии. Так что, когда говорят, что творчество — это про свободу, я отвечаю, что это все — лирика. Особенно когда ты занимаешься монументалкой, сотрудничаешь со строителями. Архитектура — это всегда жестко. Я окончил академию в 2019 году с отличием, причем в дипломной работе во мне проступил дальневосточник, она называлась «Дальневосточный рубеж».
— Почему поменяли «художественный» Питер на Москву?
— Когда закончилась учеба, пригласили в Москву на работу, которую руки очень «просили», создавать художественную мозаику. В итоге приехал — уже на следующий день работал. Я думаю, что такие переезды, встряски необходимы, чтобы не застаиваться на одном месте. Я бы мог после учебы остаться в Питере, там сложилась бы какая-то другая творческая жизнь, но наша приморская внутренняя природа — она про движение. В этом отношении Москва нам больше подходит, особенно на контрасте с Санкт-Петербургом. Я бесился в Питере даже на пешеходных дорожках, мне казалось, что люди ходят медленно. По темпераменту город не подошел. Хотелось проявлять активность. Чем я и занимался успешно в Москве следующие три года.
— Почему же тогда в географии судьбы вновь возник Владивосток?
— Немаловажным фактором, повлиявшим на возвращение во Владивосток, стала моя семья, которая живет здесь. Что касается творческой реализации, в Санкт-Петербурге и даже в Москве молодежи очень сложно воплощать в жизнь авторские задумки, а во Владивостоке в этом плане гораздо свободнее. И жизнь не стоит на месте.
Мне показалось, что по смыслу носорог более уместен, он разбивает все препятствия на своем пути, он про упорство, это символ настойчивости, преодоления, а вообще мне нравится удивлять зрителя какими-то неожиданными штуками.
Я уже реализовал три собственных проекта за те два года, что я здесь, и еще в нескольких поучаствовал. Это три мои мозаики в общественных пространствах Владивостока.
«Я ко многому в своей работе пришел через «сражения», методом проб и ошибок. И сейчас виден результат»
Конечно, я не только для общественных пространств творю. Я и картины рисую, это одна из моих специальностей. Эти три проекта — в большей степени работа с архитектурой, со смыслами, когда приходится думать, где-то себя сдерживать, потому что не все сюжеты поймут и воспримут на улицах.
— Вы упомянули о семье… Творчество отца окружало вас с раннего детства. Как вы считаете, повлияло ли оно на вас как на художника?
— Конечно, повлияло. Например, если посмотреть на «Желтый холст» отца, который я видел буквально в младенчестве, и мой автопортрет 2021 года, то можно заметить на обеих картинах трех ворон. Этот «Желтый холст» не попадался мне на глаза с детства, я не помнил его, просто недавно случайно нашел в мастерской. То есть вороны, видимо, каким-то образом «всплыли» из подсознания, когда я рисовал свой автопортрет. Я их видел когда-то, потом забыл, а это все равно отложилось в памяти. С одной стороны, нет такого, что я специально подражаю отцу. И это интересно. С другой — классно, что есть эта преемственность.
— Вы с отцом оба Евгении Макеевы — как вас различают?
— Это иногда вызывает трудности. У меня была как-то выставка под именем Евгений Макеев, и некоторые зрители, почти половина, пришли, будучи уверенными, что они идут смотреть работы моего отца. Можно было бы, наверное, из этого выгоду для себя какую-то извлечь, раскрутить как фишку, но я хочу идти своим путем. Поэтому я решил взять псевдоним Нован.
— Для интерьеров мозаику тоже делаете или только для общественных пространств?
— Был период, когда считалось, что техника мозаики растеряла свою актуальность, но сейчас и в России, и во Владивостоке все чаще к ней возвращаются. Ее можно использовать везде, и в интерьере тоже. Причем не только в ванной комнате, но и в коридоре, в спальне например, делать мозаичные изголовья кровати.
Причем такие панно необязательно даже вшивать в стену. Их можно изготавливать любой сложной формы, добавить крепления и использовать как картину. Я этим сейчас и занимаюсь. В будущем с удовольствием попробовал бы работать не только с мозаикой, но и со стеклом, делать витражи. Я всегда рад, если есть возможность сделать что-то интересное, да еще и с новым материалом.
«Для меня главная история — это само творчество. Я люблю метафоры, люблю смотреть и находить в картине, панно разные смыслы, а не просто вазу с цветочками изобразить»
— Что для вас самое главное в творчестве?
— Для меня главная история — это само творчество. Я люблю метафоры, люблю смотреть и находить в картине, панно разные смыслы, а не просто вазу с цветочками изобразить. И авторский почерк, конечно, очень важен, стараюсь сохранять уникальность. Сейчас огромное количество художников вокруг, конкуренция высокая. Так что уникальность в этом смысле — хорошая тактика, на которую имеет смысл делать ставку. Например, у меня есть работы, в которых соединены фрески, то есть что-то реалистичное или экспрессивное, и техника мозаики. Такое чисто технически еще никто не реализовывал. Пока я делаю в этом направлении только первые шаги, но в будущем из этого «симбиоза» можно много чего интересного придумать. Таким же образом я соединял живопись и мозаику. В декабре на выставке в «Арке» как раз представлю серию работ, где живопись и мозаика соединяются стык в стык, без углублений, в один уровень.
Я ко многому в своей работе пришел через «сражения», методом проб и ошибок. И сейчас виден результат. Я покупаю остатки плитки и в своей мастерской экспериментирую. Из Москвы я привез профессиональную смальту, эти кусочки плитки подмешиваю в работы. Кстати, такого тоже во Владивостоке не делают, это ноу-хау. А еще у меня есть идея соединить мозаику и формы, сделанные с помощью 3D-принтера.
Если я хочу дальше развиваться, расти, реализовываться в других местах, поработать в том же Нью-Йорке или Германии, то мне нужно, чтобы каждая моя работа была на высоком уровне. Ведь мне, как всякому художнику, хочется и мир посмотреть, и себя показать. Но база все равно останется в родном Владивостоке, конечно.
Автор рубрики, интервьюер
Мария Плахотниченко, дизайнер и уютолог
